Был май :: Был май

Страницы: ыл май" - рассказ. При жизни Булгакова не публиковался. Впервые: Аврора, Л, 1978, №3. Название дано при публикации по первому предложению, в оригинале (машинописи) - без названия. По свидетельству третьей жены писателя Е. С. Булгаковой, Б. м. написан Булгаковым 17 мая 1934 г., когда появились обнадеживающие известия о том, что ему будет разрешена поездка в Париж. Б. м. задумывался как первая глава в будущей книге рассказов или очерков путешествия по Европе. Однако поездка не состоялась, и автор с горя порвал пополам листки машинописи рассказа - в таком виде они сохранились в булгаковском архиве до наших дней. Там же есть воспоминания Е. С. Булгаковой, приложенные к машинописи Б. м: "Написано М. А. Булгаковым (продиктовано Е. С. Булгаковой) 17 мая 1934 г. сразу же после прихода домой в Нащокинский пер. из АОМСА (админ. отд. Моск. Сов.), куда мы были вызваны для получения заграничных паспортов, после того как М. А. написал просьбу о них на имя А. С. Енукидзе. 17.V по телефону некий т. Борисполец сказал М. А-чу, чтобы мы пришли, взяв с собой паспорта и фотокарточки для получения паспортов. В АОМСЕ он встретил нас очень любезно, подтвердил сказанное, дал анкеты для заполнения, сказал, что мы получим валюту. Перед ним на столе лежали два красных паспорта. Когда мы внизу заполняли анкеты, в комнату вошли двое: мужчина и женщина. Меня очень смешил М. А. во время заполнения анкеты, по своему обыкновению. Те пришедшие присматривались очень внимательно, как мы сообразили потом. Паспортов нам Борисполец не выдал, "паспортистка ушла", - сказал. Перенес на 19-е. С 19-го на 20-е, и т. д. Через несколько дней мы перестали ходить. А потом, в начале июня, кажется 7-го, во МХАТе от Ивана Серг. (курьера), который привез всем мхатовцам гору паспортов, - мы получили две маленькие бумажки - отказ. На улице М. А. стало плохо, я довела его до аптеки. Там его уложили, дали капли. На улице стоял Безыменский (один из наиболее непримиримых противников , прототип в ) около своей машины. "Ни за что не попрошу", - подумала я. Подъехала свободная машина, и на ней я отвезла Мишу домой. Потом он долго болел, у него появился страх пространства и смерти.   А эту главку он продиктовал мне 17 мая, - она должна была быть первой главой будущей книги путешествия. "Я не узник больше! - говорил Миша счастливо, крепко держа меня под руку на Цветном бульваре. - Придем домой, продиктую тебе первую главу". В письме своему соавтору по пьесе Викентию Вересаеву (Смидовичу) (1867-1945) 11 июля 1934 г. Булгаков рассказал об этих же событиях: "...Самые трезвые люди на свете - это наши мхатчики. Они ни в какие розы и дождики не веруют. Вообразите, они уверовали в то, что Булгаков едет. Значит же, дело серьезно! Настолько уверовали, что в список мхатчиков, которые должны были получить паспорта (а в этом году как раз их едет очень много), включили и меня с Еленой Сергеевной. Дали список курьеру - катись за паспортами.   Он покатился и прикатился. Физиономия мне его сразу настолько не понравилась, что не успел он еще рта раскрыть, как я уже взялся за сердце.   Словом, он привез паспорта всем, а мне беленькую бумажку - М. А. Булгакову отказано.   Об Елене Сергеевне даже и бумажки никакой не было. Очевидно, баба, Елизавета Воробей! О ней нечего и разговаривать!   Впечатление? Оно было грандиозно, клянусь русской литературой! Пожалуй, правильней всего все происшедшее сравнить с крушением курьерского поезда. Правильно пущенный, хорошо снаряженный поезд, при открытом семафоре, вышел на перегон - и под откос!   Выбрался я из под обломков в таком виде, что неприятно было глядеть на меня...   Перед отъездом (в Ленинград, на гастроли МХАТа) я написал генсеку письмо, в котором изложил все происшедшее, сообщал, что за границей не останусь, а вернусь в срок, и просил пересмотреть дело... Ответа нет. Впрочем, поручиться, что мое письмо дошло по назначению, я не могу". В дневнике Е. С. Булгакова 18 мая 1934 г. отметила сомнения мужа в связи с тем, что 17-го они так и не получили паспортов: " - Слушай, а это не эти типы подвели?! Может быть подслушивали? Решили, что мы радуемся, что уедем и не вернемся? Да нет, не может быть. Давай лучше мечтать, как мы поедем в Париж!   - Значит, я не узник! Значит, увижу свет!   Шли пешком, возбужденные. Жаркий день, яркое солнце. Трубный бульвар. М. А. прижимает к себе мою руку, смеется, выдумывает первую главу будущей книги, которую привезет из путешествия.   - Неужели не арестант?!   Это - вечная ночная тема: Я - арестант... Меня искусственно ослепили...   Дома продиктовал мне первую главу будущей книги". Подозрения Булгаковых, окрепшие после отказа в получении загранпаспортов, что их судьбу определили неизвестные мужчина и женщина, находившиеся вместе с ними в комнате во время заполнения анкет, вряд ли основательны. Вопрос о выезде Булгакова за границу, тем более после его разговора с в апреле 1930 г., определенно решался на самом верху. Тем более, 1 июня 1934 г. Е. С. Булгакова записала в дневнике, что Минервина, секретарша А. С. Енукидзе (1877-1937), секретаря ЦИК СССР, говорила ее сестре О. С. Бокшанской (1891-1948) о получении Булгаковыми паспортов как деле решенном. Скорее всего, в верхах по вопросу о выезде драматурга шла борьба, как шла она в свое время по поводу выпуска на сцену булгаковских пьес (1926) и (1928). За время, пока Булгаков с женой заполняли анкеты, чиновник Борисполец мог получить новые указания, вследствие чего выдача заветных красных книжек так и не состоялась. 10 июля 1934 г. Булгаков написал письмо Сталину, где изложил всю историю с паспортами. Как подчеркнул драматург, чиновники несколько раз повторили, что "относительно вас есть распоряжение" паспорта выдать, как есть такое распоряжение и насчет писателя Бориса Пильняка (Вогау) (1894-1938) (1 июня Е. С. Булгакова отметила, что Пильняк с женой получили паспорта), а в секретариате ЦИК представителей МХАТа заверили, что "дело Булгаковых устраивается". Письмо заканчивалось так: "Обида, нанесенная мне в ИПО Мособлисполкома, тем серьезнее, что моя четырехлетняя служба в МХАТ для нее никаких оснований не дает, почему я и прошу Вас о заступничестве". Ответа не последовало, поэтому можно предположить: Сталин был среди тех, кто возражал против выезда Булгакова за границу, не будучи уверенным, что опальный драматург вернется на родину. О реакции Булгакова на отказ в заграничной поездке сохранилось любопытное донесение осведомителя НКВД. Этим осведомителем, по всей вероятности был артист МХАТа Евгений Васильевич Калужский (1896-1966), муж О. С. Бокшанской (см.: ). В сводке от 23 мая 1935 г. он привел мнение Булгакова в связи со всей этой историей: "Меня страшно обидел отказ в прошлом году в визе заграницу. Меня определенно травят до сих пор. Я хотел начать снова работу в литературе большой книгой заграничных очерков. Я просто боюсь выступать сейчас с советским романом или повестью. Если это будет вещь не оптимистическая - меня обвинят в том, что я держусь какой-то враждебной позиции. Если это будет вещь бодрая - меня сейчас же обвинят в приспособленчестве и не поверят. Поэтому я хотел начать с заграничной книги - она была бы тем мостом, по которому мне надо шагать в литературу. Меня не пустили. В этом я вижу недоверие ко мне как к мелкому мошеннику. У меня новая семья, которую я люблю. Я ехал с женой, а дети оставались здесь. Неужели бы я остался или бы позволил себе какое-нибудь бестактное выступление, чтобы испортить себе здесь жизнь окончательно. Я даже не верю, что это ГПУ меня не пустило. Это просто сводят со мной литературные счеты и стараются мне мелко пакостить". Конечно, писатель выказывал наивность, когда полагал, что его книга о заграничном путешествии устроила бы цензуру. Ведь советским канонам в изображении "иностранной" жизни, как доказывает Б. м., Булгаков следовать не собирался. Слова же из агентурной сводки о "мосте", возможно, отозвались в реакции власти на создание пьесы . 16 августа 1939 г., как зафиксировала на следующий день Е. С. Булгакова, режиссер МХАТа В. Г. Сахновский(1886-1945) сообщил, что "наверху посмотрели на представление этой пьесы Булгаковым, как на желание перебросить мост и наладить отношение к себе". Данное сообщение потрясло драматурга, возможно, еще и потому, что он вспомнил о собственных словах по поводу "заграничной книги", призванной стать "тем мостом, по которому мне надо шагать в литературу". Оба раза попытки "наведения мостов" окончились неудачей. Читайте в

Похожие статьи:

Hosted by uCoz